Темнота леса сжимает их со всех сторон, как ладонь старого бога, которого Риппер давно перестал бояться. Сосны шепчутся над головой, ветви цепляются за его плащ, будто хотят удержать. Но он уже порядком устал от прогулок на дикой природе. Он шагает за Рейвен, и каждый её вздох отдаётся в его рёбрах колючей дробью.
Сейчас, в этот тихий час, он задается вопросом: а стоило ли оно того. Уходить, принять это решения за двоих. Он промолчит и не будет тыкать пальцем, как адвокат в зале саду, пытаясь доказать невиновность. Виновен, конечно, по всем статьям. И все же поступил бы он иначе, зная, что потом ему придется переживать этот разговор и чувствовать тяжесть ее взгляда на своих плечах.
Клэр стояла в дверях, держа спящую Рейвен на руках. Девочке было шесть — в розовой пижаме с единорогами, лицо прижато к маминому плечу.
— У неё температура, — голос Клэр дрожал, как струна перед разрывом. — Ты даже не заметил, что она три дня кашляет?
Он не поднял головы. Его палец водил по карте, соединяя звёзды в спираль — ту самую, что виделась ему в кошмарах с тех пор, как исчезла Элис.
— Я близок к разгадке, — пробормотал он. — Здесь, в этом узоре… Элис оставила подсказку.
Клэр шагнула в комнату, наступив на рассыпанные руны. Хруст костяшек под ботинком прозвучал как выстрел.
— Твоя сестра мертва, Эдвард. Мертва или сошла с ума. Но ты убиваешь живых. — Она прижала Рейвен крепче. — Вчера… вчера она полезла в шкаф с твоими «артефактами». Нашла тот кинжал с глазом Изиды. Порезалась, плакала, звала тебя…
Милтон наконец обернулся. Его глаза были красными от бессонницы, как у затравленного зверя.
— Это не кинжал. Это ритуальный стилос для…
— Заткнись! — Клэр бросила на стол детский носок — на ткани бурым пятном засохла кровь. — Она испугалась твоих чертей больше, чем боли! Ты слышишь?
Он потер переносицу, потом глаза, чуть ли не вдавливая их внутрь черепа, точно старался затолкать это воспоминание куда подальше, спрятать его снова. С глаз долой, из сердца вон.
Если бы она знала. Может не винила бы его. Или наоборот возненавидела бы еще сильнее?
— Ты писал, что зло прячется в нас самих... — её слова падают меж корней, и он спотыкается.
— Ну, если верить моим редакторам, зло прячется ещё и в неоплаченных счетах за электричество. — Пауза. Точно он ждет аплодисментов или закадрового смеха, чтобы продолжить. — Но ты права. Лучше бы оно сидело тихо, как мой совестный комок, и не лезло в семейные диалоги.
Он поднимает с земли шишку, вертит её в пальцах, будто это магический артефакт. Отряхивает ее от земли и прячет в карман, как напоминание.
— Хотя знаешь, что самое страшное? — Голос становится театрально-мрачным. — Зло обожает плохие шутки. Вот и я — его любимый шут.
«Она читала. Читала всё». Мысль жалит сильнее комаров, роящихся у лица. Он вспоминает отца, Уолтера, весь в чёрном, тыкающего пальцем в Библию: «Дьявол не под кроватью, сынок. Он в твоих глазах, когда ты врёшь». Мать, Маргарет, молившуюся так громко, что слова застревали в стенах, как мухи в паутине. Теперь эти стены — здесь, меж деревьев.
— ...ты и Библия, — продолжает она, и в её голосе — не упрёк, а холодное наблюдение.
Он хочет засмеяться, бросить что-то остроумное про Апокалипсис и дешёвое вино, но вместо этого язык прилипает к нёбу. «Она атеистка. Как я. Но её атеизм — не бунт, а пустота. Моя вина».
Фонарь Рейвен дрожит впереди, и он ловит себя на том, что считает её шаги. «Двадцать два года. Немногим старше Элис...». Имя сестры всплывает из тьмы неожиданно, как труп в озере. Он сжимает кулак, ногти впиваются в шрамы на ладонях — старые, от заборов, через которые перелезал в юности, сбегая из дома.
— Знаешь, — его голос внезапно становится лёгким, как пепел от сожжённой Библии, — тебе стоит познакомиться с бабушкой и дедушкой. Твоя бабушка до сих пор читает Псалмы над тостером, чтобы тот «не одержимый был». А дед… — он прищуривается, будто вспоминая, — он может крестить тебя святой водой, пока ты суп ешь. Прямо в тарелку.
Где-то вдали кричит филин, словно предупреждая о чем-то важном.
— Подарок на совершеннолетие — эксклюзивный курс по выживанию в аду. С тестами и домашними заданиями. — Он делает паузу, ловя её взгляд краем глаза. — Ну что, готова к семейному ретриту?
Его шутка висит в воздухе, как проповедь в пустом зале. Но в уголке губ — дрожь, которую не скрыть. «Они бы её сожгли на костре за первый же сарказм. Как когда-то хотели меня».
Клэр распахнула дверь, держа в руках детский рисунок. На нём был изображён человек с лицом-спиралью, тянущий за волосы девочку в платье.
— Объясни это. — её голос звучал спокойно, как лезвие перед ударом.
— Это… эскиз для главы. «Демон-похититель душ», — он кивнул на рисунок, не замечая подписи в углу: «Папа работает».
Вдруг заметил в углу Рейвен. Девочка сидела на полу, обняв колени, и смотрела на ритуальный круг, нарисованный мелом.
Клэр схватила дочь на руки, прижимая так, будто хотела спрятать в собственном теле.
— Видишь? Она уже не отличает твой вымысел от реальности. Ты заразил её своим безумием.
Эдвард потянулся к ним, но Клэр отпрянула, как от тени.
— Я… закончу главу и всё уберу, — он пробормотал, глядя на пергамент с незавершённым заклинанием. — Просто ещё неделя…
— Нет. — Клэр вынула из кармана ключи, бросила их на пол. — Сегодня ты выбираешь: мы или твои демоны.
«Претендентки». Форум, который он случайно нашёл в сети — фанатки, разбирающие его романы как Евангелие. «Мистер Кроули, вы как Данте, спустившийся в Ад!» Одна даже прислала фото в кружевном белье, прикрытом томом «Кровавого карнавала». Он удалил письмо, но не смог забыть.
— Нет, — говорит он, и голос звучит хрипло, будто проржавевшим. Уголок его губ дёргается в попытке улыбнуться, но получается жест, больше похожий на гримасу боли. — Претендентки требуют гонорар за роль «мачехи» — десять процентов с гонораров и пожизненный доступ к моей виски-коллекции. А я, знаешь ли, жадина.
Он поднимает руку, будто изображая театральный вздох, но пальцы слегка дрожат. Лунный свет скользит по его лицу, выхватывая морщины у глаз — те, что появились не от смеха.
— Да и кому я нужен? — шутка висит в воздухе, как паутина, а под ней — пропасть. — Полубезумный писака, который разговаривает с деревьями. — Он кивает на сосну, чьи ветви качаются, будто соглашаясь. — Вот моя единственная спутница. И та вечно в иголках.
Рейвен не оборачивается, но он видит, как её плечи напрягаются — будто она ловит каждое слово, чтобы потом разобрать на запчасти.
«Лучше бы она засмеялась».
— Зато теперь могу посвящать романы тебе, — бросает он вдруг, и это звучит нелепо, даже для него. — «Кровавый карнавал: Возвращение покинутой дочери». Бестселлер гарантирован.
Лес смеётся скрипом веток. Где-то далеко кричит сова — или это Элис дразнится из прошлого?
«Хватит, старый дурак», — мысленно бьёт он себя. Шутки кончились. Осталось только идти за её спиной, как тени за солнцем, и надеяться, что когда-нибудь она обернётся.
