То что он видел сейчас перед собой было до боли знакомо. Это лихорадочное перебирание листов, как она пытается сложить их точно какой-то паззл, будто может подобрать ту самую верную комбинацию и где-то что-то раз и кликнет. И все решится само собой. Нужные слова встанут в один ряд и четкой стрелочкой укажут нам на преступника. Но этого ведь никогда на самом деле не происходит. Ты вглядываешься, да практически вгрызаешься взглядом в бумаги, цифры, имена, но они чаще всего остаются все такими же плоскими, беззвучными и бесполезными.

— Да. Конечно. — Он встрепенулся, как раненная птица, но открыл для шерифа окно, смотрел на нее встревоженно, будто видел впервые. Но так оно и было. Точно пошла какая-то трещина в этом неприступном фасаде шерифа. Он рассеянно окинул взглядом свои материалы, которые так взбудоражили воображение и нервишки Роуан. Невольно подумал: это вы мисс еще мой роман не читали! Но сейчас было не время для подколов. Он не знал для чего именно сейчас было время. Он был на грани истерики, которая все подступала, но не наступала до конца. Его трясло где-то на самой грани, но черты он не переступал.

— «Помощь? — Он усмехается, и звук напоминает шелест страниц, которые вот-вот вспыхнут. — Шериф, мои «помощники» — это пыльные архивы, сумасшедшие старики на краю городков и тихие места, где даже эхо боится нарушить тишину. — Он замирает с чашкой кофе в руках, порыв ветра раскрывает окно настежь, хлестает его по щекам. — Уф. Это мне видимо за излишнюю помпезность. Ну что ж. Как я и говорил. Материалы я собираю сам. Что-то нахожу, что-то придумываю. Чаще удачный симбиоз.

— Помню был один старик в Мэне, который делал кукол из корней деревьев. — Он щёлкает пальцами, будто вызывая призрак. — Говорил, что каждая кукла — это душа невинно убитой. Подарил мне одну… — Он открывает ящик стола, вытаскивает фигурку с выжженной спиралью на груди. — Она ночью скрипит. Отличный соавтор.

Он отводит взгляд, чувствует себя невероятно уставшим.

— Иногда это даже  не поиск. Это охота. Ты идёшь по следу, пока тени не начнут шептать тебе в спину. А потом... Ты понимаешь, что стал частью истории, которую сам же и пишешь. — Он многозначительно опускает взгляд вниз, на кофейный столик, на черновики Кровавого карнавала, на все то, что было частью его безумной фантазии и частью безумного мира, того что слилось теперь в эту узнаваемую симфонию ужаса.

Риппер замирает с чашкой в руке, пальцы сжимают фарфор так, будто пытаются выжать из него ответ. Холодный кофе колышется, оставляя тёмные пятна на краях. Он ставит чашку на стол, но не выпускает, водит пальцем по ободку, словно закручивая спираль.

— В книге их было пять, — начинает он, голос хриплый, будто перемолотый гравием. — Акробат, огнеглотатель, шут… — Он щёлкает пальцами, перечисляя. — Каждого убивали в полнолуние. Каждому было… — Пауза. Глотает, словно в горле застрял ком чужой боли. — Столько, сколько требовал сюжет. Двадцать? Тридцать? Возраст не имел значения. Важна была роль.

Риппер ходит по комнате, чёрный халат развевается, как крылья встревоженной вороны. Останавливается у окна, прижимает лоб к стеклу.

— Я писал о масках, а не о детях. О ритуалах, а не о… — Он оборачивается, и в его глазах — ярость, направленная внутрь.

Риппер метнулся к книжным стеллажам, словно гонимый внезапным порывом ветра, который сорвал крышу с его обычной маски равнодушия. Его пальцы скользили по корешкам книг, сбивая на пол фолианты и рассыпая старые газеты. Пыль взлетела золотистыми вихрями, смешиваясь с лунным светом, что пробивался сквозь грязное окно.

— Тут, должно быть... — он бормотал, выдёргивая книги наугад. «Мифы Озарка», «Тени забытых культов», «Дневники Блэка»... Тома падали, открываясь на страницах с пометками.

И вдруг — тишина. Его рука замерла над потрёпанным томиком в чёрном переплёте. Серебряная маска Арлекина на обложке сверкнула, будто ожившая.

— Вот он... — прошептал Риппер, прижимая книгу к груди, как святыню. Его пальцы дрожали, листая страницы, пока не нашли заломленный угол.

Финал.

Он повернулся к Роуан, его лицо, освещённое настольной лампой с зелёным абажуром, казалось высеченным из мрамора — резкие тени подчеркивали каждую морщину, каждый нервный тик.

— Слушайте, — голос его звучал хрипло, будто слова пробивались сквозь пепел.

И начал читать, переводя взгляд со строк на Роуан, будто проверяя, впитывает ли она каждую букву:

Виктор стоял у края, где камни пели погребальные гимны. Маска в его руках пульсировала, как живое сердце, вырванное из груди тьмы. "Ты не возьмёшь их", — прошептал он, и клинок, отлитый из лунного света, вонзился в спираль. Тень взвыла, обрушивая свод пещеры, но прежде чем камни похоронили его, Виктор увидел — осколок маски, проросший сквозь кровь, уже тянулся к новой руке...

Риппер захлопнул книгу, звук эхом отозвался в тишине кабинета. Его глаза горели — не страхом, а яростью алхимика, открывшего формулу рока.

— Если честно, я надеялся на скрытый ответ в финале. Но нет. Просто обычная концовка. Но в ужасах...Никогда не бывает просто финала. Трещина в маске заживёт. Тень — никогда. — Он швырнул книгу на стол, где та раскрылась на иллюстрации: арлекин с лицом Виктора, танцующий на обломках храма.

Лунный свет, пробивавшийся сквозь пыльные шторы, выхватывал из полумрака хаос кабинета: стопки книг, похожие на миниатюрные крепости, флаконы с засохшими чернилами, маски с треснувшими улыбками. На полке над ним безмолвно наблюдал чучел ворон с блестящими стеклянными глазами.

Единственная лампа с зелёным абажуром отбрасывает причудливые тени на стены, увешанные гобеленами с изображениями тройной луны и масок арлекинов. Под потолком, словно паутина, свисают вырезанные из чёрной бумаги силуэты ворон — их крылья шевелятся от сквозняка, создавая иллюзию живого движения. На подоконнике — стопка книг, используемых как подставка для кружки, и пара носков, выглядывающих из-под стула. Всё здесь дышит одержимостью: пыль, смешанная с пеплом, рисунки ворон на полях черновиков, запах пота и страха. Это не кабинет — ловушка, из которой Риппер не хочет выходить.

Он медленно повернулся к Роуан, держа в руке потёртый блокнот. Его пальцы сжали страницы так, будто пытались выжать из них последние капли правды.

— Сен-Шадоу…  После той истории я… я устал, шериф. "Кровавый карнавал" высосал из меня всё. Вы знаете, что это такое — писать о тьме, пока она не начинает смотреть на тебя из зеркала?

Он облокотился о подоконник, пряча лицо в ладонях. Как бы ему хотелось, чтобы этот день поскорее закончился.

— Я не искал других случаев. Не мог. Каждая страница "Карнавала" будто пропитывалась кровью. А когда издатель потребовал сиквел… Нашел другого.

Он щёлкнул языком, подняв пачку пожелтевших листов, и бросил их на стол так, что облачко пыли взметнулось в луч света от лампы.

— Цикличность? — Он грустно усмехнулся, будто услышал детский каламбур. — Это был трюк, шериф. Как фокусник, который достаёт кролика из шляпы раз за разом, чтобы зрители не уснули.  Хотел, чтобы читатели почувствовали: зло — не одноразовый монстр. Оно возвращается, как сезонный грипп, только с лучшим сценарием.  «Карнавал теней» должен был стать... ммм... ремейком с бюджетом побольше. Но потом понял — повторять себя скучнее, чем слушать аудиокнигу в исполнении робота.

Он потянулся к незаконченной рукописи на столе — «Сад лунных мотыльков», где героиня выращивала цветы, светящиеся в темноте.

— Теперь пишу о свете. О том, что даже в кромешной тьме есть искры. — Он усмехнулся, но в уголках глаз дрогнуло что-то, похожее на сомнение. — Хотя... кто знает. Может, через тридцать три года какой-нибудь чудак решит, что эти мотыльки — секретные агенты тьмы. И начнёт новый цикл.

позднее на той же неделе

На следующий день Риппер еще активнее погрузился в исследование форума "Темные истины", вчитывался в каждое написанное Рашидой сообщение, под лупой изучал каждую точку, каждый штрих на ее рисунках, пытался увидеть что-то, что не рассмотрел в первый раз. Выписывал некоторые слова в блокнот, вырывал страницы, выбрасывал их прямо из окна и злился на себя и собственную беспомощность. Он даже начал перечитывать сцены из Кровавого Карнавала и его черновиков пытаясь найти еще какие-то параллели.

Утром он отправился в колледж, где училась Рашида, где его конечно же встретили с распростёртыми объятиями, видимо ожидая очередной бесплатной лекции. Он сидел в кабинете декана, попивал кофе и слушал ее бесполезную болтовню. Она так и не сказала ничего нового или хоть сколько-то интересного. После бессодержательной беседы с деканом, он отправился в участок, чтобы понаблюдать за допросом егеря, который нашел тело. Он мог лишь надеяться, что это будет не так скучно, как все, что он успел услышать за сегодня. Но кажется это было что-то вроде рядового уточнения деталей, сбора подписей и так далее.

вечер того же дня, кабинет Риппера, три часа ночи

Свет настольной лампы, приглушённый до жёлтого шёпота, выхватывает из темноты лишь островки хаоса: страницы, испещрённые символами, как шрамами, пришпилены к стене канцелярскими кнопками. Воздух густ от запаха старой бумаги и металлической пыли — Риппер раздавил три карандаша за ночь, даже не заметив. На мониторе, мерцающем хриплым синим светом, застыла фотография страницы. Кажется, будто сама смерть Рашиды вывела эти знаки — спирали, извивающиеся как змеи, цифры, впивающиеся в поля блокнота клыками, псевдорунные закорючки, сплетающиеся в узор, от которого сводит скулы.

Он пробует всё, даже то, во что не верит.

Буквы, вырванные из контекста, падают на лист бессмысленным дождём: «Р… Л… А… К… Т…». Риппер стирает ладонью пот со лба, оставляя на бумаге серый след графита.

Полки опустошены — на полу громоздятся стопки романов, Библия с потрёпанным змеёй-закладкой, учебник по оккультизму 1927 года, пахнущий грибной плесенью. Он лихорадочно сопоставляет страницы, строки, слова. «Глава 12… абзац 4… слово 7…» — выходит «жертва». «Глава 3… абзац 9… слово 11…» — «кровь». Но когда он складывает их вместе, получается бред: «Жертва кровь зеркало паук». Книги шлют его по ложному следу.

На странице, которую он просматривал десятки раз, в углу, под кляксой, похожей на паука, — три символа, сливающиеся в знакомые очертания. Он наклоняется так близко, что дыхание запотевает монитор, и медленно, словно разгадывая ребус слепого, обводит их маркером:

«◊ІҪ» → «Ц»
«»Ҡ~ → «И»
«Ł€» → «КЛ»

Рядом — столбец цифр, будто брошенный в спешке:

51.4769° N, 0.0005° W

Пальцы стучат по клавиатуре, экран карт загорается. Зелёный курсор ползёт по Англии, останавливается возле Гринвича. «51.4769° N — это Гринвичская обсерватория… 0.0005° W?» Координаты указывают на точку в метре от Нулевого меридиана. Риппер увеличивает масштаб до предела — пиксели расплываются, показывая лишь плиты мостовой. «Пусто. Ни зданий, ни отметок…»

«ОШИБКА ГЕОЛОКАЦИИ» — мигает программа.

Он бьёт кулаком по столу. Стакан с кофе подпрыгивает, проливая чёрные капли на распечатки. «Почему здесь? Что ты хотела показать, Рашида?»

Внезапно — озарение. Он хватает калькулятор, дрожащими пальцами делит координаты на число страниц в блокноте… на дату убийства… на что угодно. Результат: «51.4769 / 0.0005 = 102,953.8». Бессмыслица.

Риппер откидывается в кресле, закрывая глаза. Веки горят, будто за ними тлеют угли. В темноте всплывают обрывки: поза Рашиды с руками, вцепленными в небо… спирали на дереве… амулет-маска, ухмыляющийся со стола.

«Она пыталась разорвать цепь. Или… стать её звеном?»

На экране, в синем мерцании, цифры координат медленно тают, как лёд на горячем стекле. Риппер не знает, что страшнее: что шифр не поддаётся… или что он всё-таки расшифрует его.

Темнота кабинета разорвана резким синим свечением экрана. Риппер, сидя на подоконнике, вполоборота к окну, тыкает в уведомление. Из динамика вырывается голос Джун — хрипловатый, с лёгкой издёвкой, словно она говорит сквозь зубы, зажав между ними карандаш.

«Мышь, не спишь? Либо послушай на ночь вместо колыбельной, либо уж за завтраком вместо утренних новостей» — пауза, слышно, как скрипит ручка по бумаге. «По словам однокурсников Рашиды, чаще всего её замечали с соседкой по общежитию. Куда эта соседка делась, а она как сквозь землю провалилась, никто из них не знает. Пришлось почудить, чтобы выяснить» — Джун кашляет, будто поперхнулась водой. «Зовут девочку Беверли Харт. Пару месяцев назад резко ухудшилась посещаемость, буквально на днях родители пытались забрать документы из Озарка. Руководство предложило оставить её на второй год без доплаты, что-то там негладко пошло. Пока вопрос подвесили, а саму Беверли отправили...» — пауза, шелест перелистываемых страниц. «Та-д-а-а-а… В частную психиатрическую лечебницу под Уэст-Мемфисом».

Риппер замирает. Его пальцы непроизвольно сжимают край подоконника, ногти впиваются в дерево. За окном ветер бьётся в стекло, а голос Джун продолжает:

«Это на побережье Миссисипи. Глянула по картам, это всё ещё Арканзас, но мотать туда на машине часов пять. Съездила бы сама, но у меня подписка о невыезде» — в её интонации сквозит язвительность. «Судя по описанию на сайте, а его читаешь автоматом голосом белозубой йогини, продающей ретриты за 10 тысяч долларов... Ой, короче. Похоже на место, куда богатеи прячут провинившихся отпрысков, расшатавших себе психикой кислотой. Не хочешь прикинуться пациентом?»

Риппер вцепляется в подоконник. Экран гаснет, оставляя его в темноте, но слова Джун продолжают крутиться в голове, как игла на пластинке. Он представляет Беверли: девчонка в растянутом свитере, прячущая глаза под чёлкой, дрожащая в углу лифта. «Она что-то видела. Или рассказала Рашиде. И за это её упрятали подальше».

Риппер медленно сползает с подоконника, ступни вязнут в ковре, усыпанном смятыми бумажками. Он открывает карты на телефоне — синий свет выхватывает из мрака его лицо: тени под глазами, стиснутые челюсти. Палец дрожит над точкой возле Уэст-Мемфиса.

За спиной, на столе, амулет-маска смотрит в потолок пустыми глазницами. В углу валяется пустой стакан — лёд растаял, оставив на дне мутную лужицу.

— Ауч. — Риппер охнул и выронил булавку из пальцев, которые и так уже были все в красных точках — следах уколов этих самых коварных булавок. — Лучше бы магнитную доску купил, честное слово. — Но пробковая то была как-то аутентичнее. И недвумысленный намек шерифа Флеминг он тоже понял. Сам он такой чепухой, как систематизация еще никогда не занимался. Гений царит над хаосом. Так вроде говорят. И все же вот он, вот его доска, фотографии, вырезки из газет, распечатки, где-то даже отрывки из его романа, последней он прикрепил фотографию молоденькой рыжей девушки с выразительными зелеными, как изумруды, глазами. Беверли Харт. Соседка Рашиды Джонс. Если верить таймлайну составленному полицией, то она вполне могла быть последней, кто видел Рашиду живой. А может и не видела. Он уже ни в чем не был уверен и почти все время хотел спать. Он взглянул на часы, как раз самое время ехать в участок, чтобы докучать Роуан, ради этого стоило встать в шесть утра. А главное, что он шел не с пустыми руками.

Потирая ладони друг об друга, Кроули с довольной ухмылкой толкнул плечом дверь участка. Его встретил лишь гул, в нос ударил запах кожи и горького кофе. Где-то в глубине настойчиво звенел телефон, но никто не спешил поднимать трубку. Девушка в приемной лениво подняла на него взгляд и выдавила из себя улыбку.

— Шикарно выглядишь Бетти. Что-то новое с прической? — Он накрутил на заледеневший палец невидимый локон волос и сразу же откланялся, спеша найти шерифа Флеминг. Информация, которая хранилась сейчас в его телефоне была пожалуй на вес золота. И ему не терпелось поделиться ей именно с Роуан. Он лишь не знал, как сообщить об источнике. И стоит ли вообще о нем сообщать? Или можно обойтись дежурным: у меня свои связи, у вас свои.

— Шериф, вы когда-нибудь играли в шахматы с призраком? — Он усмехнулся, ловя её недоуменный взгляд. — Тот, кто делает первый ход, всегда проигрывает. Но сегодня… — он швырнул на стол фотографию Беверли, приколотую к карте клиники. — Мы нашли пешку, которая видела короля. Бывшая соседка Рашиды. Беверли Харт. Беверли — не просто свидетель. Она живой компас. — Он понизил голос, будто боясь, что стены подслушают.

На телефоне у него был  файл: медицинские записи Беверли Харт. Риппера особенно впечатлил ее диагноз «диссоциативное расстройство» и адрес клиники "Серебряный Кедр".

— Название прям умиротворяет?  Клиника "Серебряный Кедр"… — он протяжно свистнул, будто оценивая имя злодея из третьесортного романа. — Пять часов отсюда. Берег Миссисипи, в прошлом веке там сожгли ведьму, а теперь делают лучшее черничное вино в штате. Говорят, их пирог с грехом пополам стоит дорожных мучений.

Он радостно уставился в телефон, скользя пальцем по проложенному маршруту, потом поднял взгляд полный детского восторга на Роуан:
— Берите термос с кофе покрепче, шериф. Там даже радио ловит только проповеди и крики чаек. Зато… — он достал из кармана кассету с надписью «Лучшие хоррор-аудиокниги 90-х» — …у нас будет время обсудить, почему вам стоило нанять меня консультантом раньше.