Эй, большое яблоко. Ты совсем другой. Не таким я тебя представлял, когда усаживался в жесткое сидение в самолете и хотел поскорее заснуть, от нетерпения. Меня ведь ожидал долгий перелет из Хитроу. И все, что я видел в кино, все, о чем пел Фрэнк Синатра - сплошная брехня, вот что я думаю. Вместо ярких огней и уютных улочек, я получил задымленные улицы Бронкса, двухчасовое плутание по Квинс, где на каждом углу пахнет сосисками и каким-то прокисшим греческим сыром. Видимо, я слишком много ожидал. Строил такие грандиозные планы, по покорению твоих улиц. Но это окаалось совсем необязательным. Ты же всех подомнешь под себя. Чтобы слишком крылья не расправляли. Это город не для полетов. Тут надо бегать, спрятав голову от ветра и от чужих глаз. Когда я рассказываю кому-то о своих впечателениях от города, меня норовят перебить и засыпать меня цитатами и стереотипами о том, как же здесь на самом деле хорошо. Сколько возможностей! Не знаю, как вы. А я в первый же день своего переезда подрался с бомжом за бутерброд. Причем за мой бутерброд, который он стянул у меня прямо со стола и мне пришлось бежать за ним три квартала. Голод придавал сил. Голод и желание восстановить справедливость. Разве после этого останется хоть капля позитива? Не этого ведь ожидаешь, когда только приезжаешь в новое место. А меня вот словно предупреждали: вали-ка обратно в свою Англию, кривозубый. Но при любом раскладе, домой возвращаться нельзя. Не потому что, там меня никто не ждал. Но если я на чем-то зацикливался, то это надолго. Если у меня была мечта, я к ней стремился. Пусть с задержками, с постоянным сомнениями, сворачивал с пути по миллиону раз, но всегда возвращался на исходную. Ветренность моя мешала мне полностью сосредоточиться на достижение желаемого. Ветреность и затаенная неуверенность в себе, вечное ожидание провала. А если тебя ждет провал, то и стараться особо незачем ведь так?
Но может я слишком суров к тебе, Нью-Йорк. Сам-то я из знатной жопы мира. По сути это юго-западный пригород Лондона. Уимблдон, отсюда мой деревенский говор, тот самый кокни, над которым любят пошутить уебки из Сохо. Так что и детство у меня было не самым интересным. Чем подросткам заниматься в Англии кроме секса и легкой наркоты? Шутка. Наркоту у нас тут и достать нельзя было. Зато был сидр, бакфест, дешевое пиво, быдловатые, но доступные девчонки, куча заброшенных домов, в которые можно было забраться и разгромить. Школа всегда была на самом последнем месте для меня. Особенно в с тех пор, как я научился играть на гитаре и открыл для себя красные мальборо. По факту все, что пригород Лондона - это большая деревня. Если вы хоть немного сечете в географии, то знаете, что здесь же неподалеку расположены Оскофорд и Кэмбридж. А если нет, тогда вам надо вернуться в пятый класс. А я вот ушел после девятого. Отчим дал мне за это ремня, а потом устроил к себе на завод. Мать орала на меня, только после пары стаканов джина. В остальное время сдержанно, но настойчиво требовала от меня описать мне мой план. Что за план? Вроде чем я буду заниматься по жизни. Я точно не собирался оставаться на заводе, где крутили сосиски, от запаха мяса меня уже тошнило. Но мне нужно было копить деньги. Втайне от отчима я даже брал сверхурочные. А еще воровал деньги у мамы, те, что она прятала от Нормана в коробке из-под обуви. Что-то конечно спускал на пиво, какой-нибудь пирог с потрохами и бакфест.
Но большую часть все же откладывал. На отъезд. И не куда-нибудь. А в Нью-Йорк. Друзья смеялись и говорили, что ничего не получится. Они ведь меня знают. Я все спущу на девок и гулянки рано или поздно. Буду всех угощать по доброте душевной или просто по глупости. Мне нельзя доверять деньги. Они отчасти были правы. Никогда не умел копить. Развлечений хотелось в эту же самую секунду, мысль о том, чтобы подождать и потерпеть казалась чем-то диким. Я в принципе нетерпеливый человек.
Но видимо желание свалить из этой деревни было сильнее меня. Еще и Норман деньжат подкинул, но не думаю, что из каких-то сердечных побуждений. Просто хотел от меня избавиться. А мать никуда не хотела меня отпускать. Прижимала к своей крепкой груди и стонала, что я ее единственный сыночек.
С гитарой наперевес, одной спортивной сумкой, в которую на удивление вместились все мои пожитки, я и приехал в большой город. Недолго, а именно дня два-три, я прожил у своего родного отца, с которым вел долгую переписку. Он конечно никогда не звал меня к себе, но он был моей единственной зацепкой. Мне даже выделили гостевую комнату, стерильно-чистую. Кормили вкусно. Но отца я почти не видел( он кстати говоря довольно хороший саксофонист), так что общался я с его семьей. Со своими сводными сестрами, которые не понимали ни слова, что я им говорил. А жена его...Стройная, высокая блондинка с подтянутой задницей и каменным прессом. Да уж полная противоположность моей обрюзгшей мамаше, с гнилым передним зубом.
Короче, я сам от них ушел. К тому же Норман через какого-то своего знакомого снял мне квартиру в Бронксе. Самую дешевую и с самыми большими тараканами. А мне было насрать. Лишь бы было где голову положить и гитару, которая кажется была чуть старше меня. Ее отец оставил, когда уходил от мамы. Сказал, что она теперь моя. Думаю он не догадывался, насколько серьезно я восприму его слова.
Я думал, все будет проще. Что я сыграю пару раз в баре и меня обязательно кто-то заметит. Потому что я не люблю ждать. И если что-то не получается с первого раза я это забрасываю. Но замечали меня лишь местные алкаши, постоянные клиенты, которые орали, чтобы я валил со сцены и чтобы вернули ту пухлогубую Бетти, что поет про осень в Нью-Йорке. В конце концов, мне начали вообще отказывать даже в бесплатных выступлениях. Денег, что присылали мама и Норман хватало с трудом. Оставалось одно - петь в переходах метро. Собирать мелочь, идти в бар, откуда меня гнали, как исполнителя, но готовы были принять, как клиента. Тратил все на пинту пива и немного чипсов, чтобы заесть тоску. А потом плестись домой, потому что денег на автобус уже не хватает. И падать на кровать заваленную записными книжками с песнями и стихами. Чувствовать себя гребанным Бобом Диланом, только беднее и без еврейского происхождения. Но я был ведь слишком самонадеянным. У меня всегда так. Я сам ставлю себе невероятно высокие планки. И думаю, что все получится. Обязательно. А потом...а потом глубокая депрессия. Но я никогда не показываю этого. Никто никогда не догадается, как сильно я разочаровываюсь в себе при каждой неудаче. Нет. Я должен вести себя так, будто я лучше всех, чтобы остальные в это поверили. Не всегда срабатывает. Но для меня это превратилось в какую-то защитную реакцию что ли.
Мне не было настолько тоскливо здесь. Вообще-то я быстро завел себе знакомых, друзей, это мое полезное качество - я невероятно дружелюбный. И не только когда мне это надо. У меня это в крови просто. Не могу без людей вокруг. Я исключительно социальное животное и никогда этого не стеснялся. А уж когда нажрусь то тут каждый и ты и ты и тот столб все мои друзья. Впрочем по пьяни я совершаю много того, о чем на утро очень сильно жалею. Но лучше не вдаваться в подробности. А то поломанные в прошлом месяце ребра снова ныть начинают, после того как я переспал с чьей-то подружкой. Она даже была не особо хот, но я был очень бухой, а знал бы что она занята, то вообще б не подошел, даже если б в меня влили литра три самогона. Нееее. Я рыцарь. Своеобразный. И борюсь с другими ветряными мельницами. Но они так же недоступны и далеки.
Нью-Йорк, город где исполняются мечты? Кажется, меня кто-то наебал.
