я хотел бы начать все заново, вернуться обратно на свет, встать на финишную прямую, попросить второй шанс. только кому молиться? кого просить, кому дать взятку? я никогда не был глубоко верующим, в отличии от моей набожной матушки. она всегда по утрам надевала на меня серебрянный крестик, приглаживала мои растрепанные волосы и вела в церковь, до которой было километров десять пешком, но ее это никогда не останавливало. воскресное утро должно было проходить в душной, набитой потными страдающими людьми церквушке, где полненький проповедник вещал что-то об иисусе и всепрощении. но я был слишком мал, чтобы прислушаться или что-то понять. мне хотелось на улицу, на воздух, которого и так не хватало. когда мне было плохо, мать говорила, ничего, боженька благодать сошлет, все наладится. она так свирепо и отчаянно старалась сделать из меня копию самой себя, что мне и ребенку становилось страшно.  я боялся ее, ее карманной библии и ее молитв. перед сном она всегда заходила в мою комнату и заставляла меня читать молитвы. я до сих пор помню их наизусть, но как и тогда это лишь слова, слова, слова. пустые. небрежно брошенные в никуда, отправившиеся в пустоту, может в космос, но не приносящие с собой ничего, кроме глухого эха. быть может, если бы она не была так настырна и узколоба в планах моего воспитания, если бы не зациклилась на том, что меня нужно от чего-то спасти и очистить, мы были бы куда ближе.
как я был близок со своим отцом. он в церковь никогда не ходил. но я ни разу не видел, чтобы они из-за этого ссорились или перекидывались осуждающими взглядами. отец мой был статным, высоким мужчиной с грязным загаром и сильными руками. он держал верблюжью ферму и после службы и уроков я всегда бежал к нему на ферму, чтобы наблюдать за тем, как он их дрессирует. или просто посмотреть на них. когда я был поменьше, мать всегда стояла позади меня, крепко держа меня за плечи, точно, чувствуя, что я в любую секунду могу сорваться.
я становился взрослее и материнские объятия становились все слабее, а потом и вовсе она перестала до меня дотрагиваться. и порой не узнавала мое лицо. я думал, что это, потому что я так быстро взрослею.
отец был молчалив и не любил, когда я лез к нему с вопросами о ферме. когда я подрос, он позволял мне помогать ему. таскать воду, убираться в хлеву, потом даже научил, как приручить дикого верблюда, брал с собой на охоту. это всегда были тихие, безмолвные вылазки и их я ценил и ценю больше всего. больше, чем все молитвы, которым учила меня мать, точнее, пыталась научить. уже будучи подростком в церкви я перестал появляться. а мать будто бы просто сдалась. решив, что меня уже не спасти.
иногда мне становилось хуже. я задыхался, хватался за грудь, терялся в пространстве, не всегда осознавая, кто я и где я нахожусь. каждый звук приходился ударом железного кулака в висок. мать обмолвилась, что это нечистая сила овладевает мной. что моя душа требует очищения. и какой-то еще бред.
однажды к нам на ферму пришла женщина. высокая блондинка, жилистая и с пружинистой походкой. у нее была мальчишечья стрижка, тонкие губы, большие голубые глаза. думаю, что тогда я впервые влюбился. просто в сам образ женщины, которую раньше никогда не видел. быть может это потому что до сих пор учился в католической школе для мальчиков. и единственными женщинами в моей жизни были сестра Кларисса и моя мать.
женщина оказалась американкой и пришла к отцу, чтобы купить у него верблюдов для своего каравана. она собиралась в многомесячный поход. почему? она так и не сказала. просто ей это было нужно. когда она увидела один из моих приступов сказала, что у нее есть для меня лекарство. но нужно подождать. вечером за ней приехали ее друзья американцы. все такие разные. среди них был молодой парень, может лишь на несколько лет старше меня. Паркер, так звали высокую американку, познакомила нас и он дал мне свой ингалятор.
после даже сестра Кларисса убедила мою мать отвезти меня в городскую больницу, где врачи сказали, что это чудо, что я еще не умер от своих приступов астмы.
я слишком рано принял решение покинуть родное гнездо. меня вдохновила та американка. меня вдохновили все прочитанные в местной библиотеке книге, меня черт возьми даже вдохновила городская больница, где пахло чистотой и люди даже те, что больные, не выглядели такими уставшими. я не видел своего будущего на ферме среди верблюдов. не видел его рядом с матерью, которого больше не помнила, как меня зовут. теперь я боялся ее еще сильнее, чем раньше. порой в ее глазах вспыхивал огонь ненависти. и она кричала, чтобы я убирался из ее дома, пока она не достала ружье.
отец был не против. точнее если бы не он, то ничего бы и не вышло. меня взяли к себе его брат с женой. они жили в Мельбурне, до которого мне предстоял долгий путь. денег взамен они не попросили. они были бездетными, Лори была бесплодной, а на усыновление они были в очереди уже несколько лет, но им так и не повезло.
правда я чувствуя, что должен сделать хоть что-то первым же делом решил найти себе работу. меня отдали в нормальную школу. когда я впервые там оказался. среди всех этих людей, перед глазами потемнело, мне захотелось сесть в ближайший угол, забиться в него и вспомнить, как дышать. это не было похоже на астму. это было что-то другое. новая проблема, с которой я не мог разобраться без чьей-то помощи. Лори сразу же потащила меня по врачам, когда это повторилось в супермаркете, в котором я заблудился и понял, что не смогу найти дорогу назад. мне сказали, что это обыкновенные приступы паники. обыкновенные, точно бывают какие-то еще. или будто я должен знать, с чем имею дело.
на самом деле это ничего не значило, кроме новых таблеток. новых лекарств.
в школе я был твердым троечником, но зато ходил в музыкальный класс. занимался на фортепиано, гитаре и скрипке. большой город вообще помог мне открыть для себя настоящий мир музыки. раньше это были хоровые песнопения в церкви, от которых у меня гудела голова или то, что крутили по маминому радиоприемнику, скрипучий блюз и старенький госпел. теперь же моя комната была завалена дисками пиксис, the cure, rolling stones, the new york dolls, все, что так или иначе задевало меня, брало за душу, помогало забыть и о таблетках и о том, как я далеко сейчас от дома.
друзей у меня было мало, но я не жаловался. у тети Лори тоже была сестра. ее звали Джулия. она была в разводе и у нее была дочь, с которой меня умоляли побольше общаться. Лори и Майкл ее просто обожали. а я уже успел забыть о ней. помню, что она была странная. но не страннее, чем кто угодно вокруг. хотя Лори не уставала повторять, какая эта девочка особенная.
Лори и Майкл оплатили мое обучение, впрочем я их об этом даже не просил. я и не рассчитывал на то, что пойду в колледж. но они вдохновились моими музыкальными достижениями и решили, что этим я и должен заниматься, раз у меня это так хорошо получается. в колледже я даже познакомился с теми, кто хотел собрать группу. сорвал объявление, набрал номер и все готово. и мы нашли общий язык. но когда дело касалось выступлений на кампусе или в местных барах с открытым микрофоном, меня посещала хотя бы одна из моих проблем, моих постыдных секретов, которыми я ни с кем не делился. один из парней быстро сообразил, что к чему. сказал, что у него свое лекарство. называется виски и бензедрин. хороший коктейль, который помогал мне выползать на сцену и не видеть перед собой ничего. только мои пальцы дергающие струны.
мы стали часто ходить в больницу. навещали дочь Джулии. потому что Джулии больше не было в живых. а ее чадо лежало в коме. и конечно заботу о ней на себя взяли Лори и Майкл. сначала мы навещали ее каждый день. потом это стали посещения раз в неделю, иногда и реже, просто, чтобы узнать о ее состоянии, проснется ли она. и даже я привык. и беседовал с ней, узнав о том, что скорее всего люди в коме все слышат, все воспринимают. и она проснулась. через 7 лет. никто не мог поверить в это. врачи говорили, что ее мозг не поврежден, что она жива, здорова, как прежде. только ничего не помнит из своей жизни. говорили, что скорее всего это временная амнезия и может потом воспоминания вернуться. самое забавное, что я будто тоже страдал от чертовой амнезии. прошло долгих семь лет, а я все еще в мельбурне. а должен бы быть в мировом турне, но виски и бензедрин перестали помогать слишком рано. слишком много репетиций было пропущено, слишком много концертов было сорвано и в результате со мной просто попрощались и пожелали удачи. уже долгое время, я держу маленький музыкальный магазин и учу детей играть на гитаре, не набираю слишком много учеников и не беру взрослых, пытался пару раз, но с ними всегда сложнее. они не умеют задавать правильные вопросы и слишком злятся, когда у них что-то не получается. очень долгие семь лет. Лори и Майкл взяли племянницу к себе. и она долгое время жила под их опекой, пока у Лори тоже не диагностировали рак. Майклу теперь нужно было все время уделять жене, он собирался положить ее в хорошую онкологическую клинику и так далее...поэтому племянницу отправили жить ко мне. впрочем я сам вызвался. после всего, что они для меня сделали. а я нет. жизнь с ней была настоящим испытанием. за ней постоянно нужно было следить. покупать диски с сериалами. одежду, особенные хлопья, потому что другие она не ест. с ней невозможно было общаться...боже, ну она просто в лицо все высказывала, а ведь в обществе так не принято, говорить правду. но и отказаться от нее я уже не мог. жила она на мои деньги. но вряд ли она об этом думала. вечно допытывался от меня историй о моей жизни, будто мне есть, что рассказать. но я научился ее понимать. а она привыкла ко мне. однажды она сбежала из дому. я просто проходил мимо ее комнаты и не услышал там привычного бормотания, когда она спит, она говорит во сне. носился по всему городу в поисках нее, кричал, звал, спрашивал прохожих.

я знаю, что не могу постоянно за ней следить. водить за собой. она словно поглощает мою жизнь и делает ее своей. и я не знаю, как мне избавиться от этой проблемы.